Белый какаду доктора Хазельмайера
|
Каждому мало-мальски образованному человеку известен доктор Сакробоско Хазельмайер - да, да, тот самый, который, как явствовало из полицейских протоколов, несколько лет назад ранним утром того знаменательного дня, когда весь город собирался праздновать его восьмидесятилетие, был обнаружен мертвым в своей библиотеке в Праге, - и его вызвавшие сенсацию в научном мире труды, благодаря которым одно чудом дошедшее до нас из мглы веков архаичное учение обрело новую жизнь; согласно сей традиционной доктрине, homo sapiens в символическом смысле представляет собой не более чем яйцо: в течение всей своей жизни каждый индивид, сам о том не ведая, вынашивает в себе некий сокровенный плод, а когда инкубационный период истекает, скорлупа лопается под ударами клюва, и новорожденная «райская» птица, расправив крылья, устремляется к своей небесной родине. Разумеется, поначалу та просвещенная часть общества, которая всегда придерживалась самых передовых взглядов и не покладая рук трудилась на ниве прогресса, приняла эту теорию в штыки, справедливо считая ее не чем иным, как наглым глумлением над чувством собственного достоинства современных людей, однако со временем, когда страсти поостыли, сочла для себя унизительным обращать внимание на «всякий допотопный вздор» и предала его забвению: в конце концов, мало ли что еще могло взбрести в голову этим темным, отсталым варварам! И уж конечно, никто не сомневался, что такого сумасбродного чудака, как покойный доктор Хазельмайер, не было ни в прошлом столетии, ни в нынешнем. Его именем даже назвали одну из улиц нашего благословенного города. Всю свою жизнь ученый муж прожил отшельником в барочном дворце на Опатовицергассе, который до тысяча семьсот восьмидесятого года был родовым гнездом графов Шпорк, ныне же в мрачноватых залах этого дома размещается знаменитая Хазельмайеровская библиотека.
Я имею честь принадлежать к числу тех немногих избранных, коим собственными глазами посчастливилось лицезреть легендарного ученого, думаю, кроме меня, этим могут похвастаться лишь двое из здравствующих в настоящее время людей: совсем уже дряхлый художник Седлачек да горбатая богемская торговка овощами, у которой доктор ежедневно на рассвете покупал кулек подсолнухов, - она-то и поведала мне по секрету, что господин Хазельмайер, подобно попугаю, питался только этими немудреными земными плодами, с утра до вечера лузгая семечки... Каменный герб, вмурованный над порталом вычурного дворца, являл собой весьма редкий образец геральдического искусства - размещенные на его многочисленных полях сигиллы и пантакли принадлежали древнему азиатскому ордену Сат Бхаис, который, как утверждали историки, прекратил свое существование несколько веков тому назад. В числе загадочных знаков, высеченных на этом уникальном гербе, особенно бросались в глаза изображения вепря и семи птиц с крючковатыми клювами, что же касается венчающей щит папской короны, то ее, конечно же, следовало датировать более поздним временем - скорее всего, средними веками, - надо сказать, присутствие этого символа понтификальной власти еще больше затемняло и без того темное происхождение таинственного герба, при виде которого специалисты в области сфрагистики только беспомощно разводили руками. Семь птиц! Сат Бхаис - так называлась порода азиатских попугаев, летающих всегда стаей из семи птиц! Легенда гласит, что Прага была основана семью арабскими странниками! Быть может, они принадлежали к ордену Сат Бхаис? А не имел ли отношения к этой тайной организации доктор Хазельмайер? Уж не из преданий ли этого азиатского ордена черпал он свои в высшей степени странные познания, приводившие в недоумение ортодоксально настроенных ученых и казавшиеся подчас прямо-таки фантастическими? Впрочем, в оставшихся после него бумагах не содержалось никаких записей, которые бы на это указывали... Да что это я - «фантастическими»? Нет, в данном случае было бы уместнее сказать «сатаническими»! Ибо от всех этих маргиналий, сделанных рукой доктора на полях хранившихся в его библиотеке пергаментных фолиантов, так и разило инфернальным духом! Взять хотя бы эту: «О, люди, ничтожество вам имя, - не райских птиц царствия небесного вынашиваете вы под сердцем своим, но зловонную лягушачью икру! Найдется ли средь вас хотя бы один, кто сможет сказать: в моей груди сокрыто яйцо вольной птицы, ширяющей запредельный эфир?! Увы, таких уж нет в вашем смрадном болоте... О, если бы таковой нашелся - пусть один-единственный! - тот, который, подобно мне, был бы посвящен в таинство вынашивания сокровенного яйца, я бы не чувствовал себя более одиноким изгоем!..» Библиотека доктора Хазельмайера, перешедшая в собственность города, насчитывает около ста восьмидесяти тысяч томов и считается полной, но это не так - один том отсутствует, он находится у меня. Я приобрел его у той самой торговки овощами, которая продавала доктору семечки. Старуха утверждала, что книга эта упала с подоконника ученого в ночь его смерти, ибо на рассвете она нашла ее лежащей на мостовой перед своей лавкой. На обложке отчетливо видны характерные углубления - такие обычно оставляет птичий клюв... Еще одна загадка, так и оставшаяся невыясненной, даже представители полиции, производившие досмотр дома, были немало озадачены тем, что им не удалось обнаружить ни малейших следов каких-либо пернатых, - а ведь в городе всегда ходили слухи, будто старый чудак держал в золотой клетке какую-то диковинную птицу! Впрочем, надо думать, всем этим байкам грош цена, а возникли они по той простой причине, что ученый ежедневно покупал семечки подсолнуха... «В таком случае кто или что столь основательно поклевало обложку? - невольно задавался я вопросом всякий раз, когда брал в руки эту книгу. - Быть может, у доктора Хазельмайера все же была птица, какое-то на редкость чистоплотное создание, не оставившее после себя абсолютно никаких признаков своего присутствия в доме? Хорошо, допустим... Тогда зачем, спрашивается, в ночь смерти своего хозяина она, ухватив клювом этот довольно увесистый том, перетащила его к открытому настежь окну и сбросила вниз?.. » Ответить на этот вопрос никто, конечно же, не сможет, ибо если мы, люди, понятия не имеем о происходящем в нашей собственной душе, то уж о том, что творится в душе ворона, орла или... или попугая, и подавно! И все же эта версия казалась вполне правдоподобной и, несомненно, наиболее приемлемой для большей части «здравомыслящего» населения нашего города... Однако имелась еще и другая, прямо скажем, весьма фантастическая гипотеза, и вот к ней-то все чаще и чаще возвращались мои мысли. Рискуя прослыть сумасшедшим, попробую все же ее здесь более или менее связно изложить... Итак, доподлинно известно, что утром того дня, когда доктору Сакробоско Хазельмайеру должно было исполниться восемьдесят лет, полиция, предупрежденная неким таинственным анонимом, взломав входную дверь, ворвалась в дом юбиляра и никого, ни единой живой души, там не обнаружила. Изумленным взорам непрошеных гостей предстал лишь черный костюм ученого, который восседал в кресле так, как будто тот, кто был в него недавно облачен, бесследно исчез, превратился в ничто, дематериализовался. Чудаковатый доктор и впрямь как сквозь землю провалился - покинуть дом он не мог, так как все двери были заперты изнутри. Зачем, спрашивается, полиции надо было умалчивать об этом весьма странном обстоятельстве? Сие мне неведомо, ибо, как я уже говорил, если мы, люди, понятия не имеем о происходящем в нашей собственной душе, то уж о том, что творится в душе полицейского, и подавно! Как бы то ни было, а я придерживаюсь того мнения, что доктор Хазельмайер не умер - во всяком случае, с ним случилось нечто совсем иное, имеющее к тому, что в наш просвещенный век принято называть «смертью», лишь самое косвенное отношение, - а превратился в птицу, точнее, в белого какаду! Почему именно в белого какаду? Ну, во-первых, без вести пропавший ученый муж всегда походил на представителей этого вида попугаев - и чем старше становился, тем больше; а во-вторых, вот какую примечательную надпись обнаружил я на полях одной из страниц попавшей мне в руки книги: «Еще древние египтяне знали, что человеческая душа томится в теле, словно птица в клетке. Современные люди полагают, что это просто образное выражение. Как бы не так: слова эти следует понимать буквально! Именно это я и доказывал на протяжении всей жизни в моих научных работах, которые теперь известны каждому школяру. Разумеется, души большинства людей превращаются либо в воробьев, либо в какую-нибудь домашнюю птицу. Ничего удивительного, если учесть, что мои просвещенные современники срывают с древа познания лишь конские яблоки убогого, бескрылого материализма! Тогда как в Древнем Египте изображали душу совершенного человека в виде солнечного диска с широко про- стертыми орлиными крылами. Вот уж воистину был царственный Феникс!.. Эти строки я пишу ночью в канун моего восьмидесятилетия, ибо знаю, что умру еще до того, как лучезарный Феникс проклюнется из земной скорлупы. Предо мной на висящей в воздухе жердочке сидит белый какаду, который всегда является мне во сне, когда пыль всех этих бесчисленных книг тяжким кошмарным наваждением гнетет меня. Я всегда подозревал, что он-то и есть моя душа. Только сейчас, впервые в жизни, чувствую я себя счастливым и уверенным, а это значит, что смерть близка, ибо, пока мы живем, душа наша остается для нас чем-то далеким, чужим и невидимым, как спящая в яйце птица. Всю свою жизнь высиживал я яйцо моей бессмертной души, и неизбывная тоска по небесной родине стала тем нежным материнским теплом, благодаря которому под толстой скорлупой созрел не ведающий смерти птенец... Белая птица сидит неподвижно и, не сводя с меня своих пронзительных, всевидящих глаз, ведет неспешный сказ о моей жизни; и чем глубже погружается она в прошлое, кружа над счастливой страной моей юности, навеки канувшей в бездне времен, тем яснее и понятнее звучат для меня ее слова. Странно, но наша память, похоже, отдает предпочтение далекому прошлому, делая его подчас таким близким, что оно затмевает собой события вчерашнего дня! Вот и сейчас я вдруг вспомнил, как в студенческие времена, еще совсем зеленым юнцом, был влюблен в одну проститутку... наверное, потому, что оба мы, одинаково бедные, вынуждены были заниматься одним и тем же... только она торговала своим телом, а я - своим духом... Сейчас, когда я оглядываюсь, вокруг меня никого и ничего нет - только книги, книги, книги... Эти бесчисленные тома - все, что осталось от моей жизни, погребенной на их страницах, они постоянно множились и, громоздясь до небес пыльными пирамидами, грозили окончательно похоронить меня под собой... Мертвое знание... Глядя на эти потускневшие корешки, бесконечными рядами окружающие меня со всех сторон, я невольно думаю о толстых прутьях клетки, в которую сам себя заточил. И все же я благословляю эту величественную гробницу человеческого суемудрия, ведь только после долгих лет, проведенных в ее бесплодном чреве, удалось мне в полной мере осознать тщету земного схоластического умствования, мертвенное дыхание которого, убивающее живую, непосредственную радость жизни, заставило мою душу воспрянуть ото сна и, пробив клювом бренную скорлупу телесного саркофага, расправить крылья. Скоро, скоро полетит она домой - и я вместе с нею! - в ту чудесную, не от мира сего страну, которая так часто мне снится... Я уже вижу гигантскую, вздымающуюся из морской пучины гору, вечнозеленые кедры у ее подножья и, подобно муравьям воспоминаний, кишащих на улицах людей...» Gustav Meyrink |
| гл.страница | легенды | мистика | старая Прага | дома, улицы | выставки | Контакты |
|---|